Мультикультурализм, будучи системой представлений, ориентированной на развитие и сохранение в отдельно взятой стране и в мире в целом культурных различий и признающей права за коллективными субъектами явился «важнейшим вызовом для культурной гегемонии национального государства». На протяжении XIX и XX веков национальные государства были вынуждены отвечать на серьёзные социально-экономические и политические вызовы, масштаб которых возрастал благодаря всеобъемлющей взаимозависимости. Для сравнения: если «рост индустриализации XIX в. поставил вопрос об интеграции городского рабочего класса в институциональные рамки западного общества»[21, p. 21], подложив под национальное государство «бомбу замедленного действия», то распад мировой колониальной системы в середине XX в., усиливший миграционные потоки по системе «центр-периферия», привёл весь «взрывной механизм» в действие. Угроза «публичной сфере» США и Западной Европы последовала на этот раз «не из внутреннего промышленного сектора, а из периферийной культурной среды», ставшей, в своем роде, «подарком колониальной эпохи». Происходило масштабное наступление на национальные культуры государств, которые, к примеру, в СССР (после смерти И. Сталина) оставались неизменными только в деревнях. В этой связи, мультикультурализм, будучи системой представлений, ориентированной на развитие и сохранение в отдельно взятой стране и в мире в целом культурных различий и признающей права за коллективными субъектами – этническими и культурными группами – явился «важнейшим вызовом для культурной гегемонии национального государства», выводящим из игры буржуазные принципы политического либерализма. Мультикультурализм можно считать социокультурной парадигмой глобализации, идеологией, сформированной после Второй мировой войны «новыми левыми» как реакция на европейский нацизм и фашизм. Будучи продуктом теоретиков неомарксизма из Франкфуртской школы, произведенным «под заказ» атлантических элит и спущенным к массам решением «сверху», мультикультурализм стал «другой крайностью фашизма». Схожую точку зрения разделяют американские исследователи из Института им. Айн Ренд М. Берлинер и Г. Халл, утверждающие, что «сторонники «разнообразия» и «мультикультурализма» видят мир через цветные линзы и разделяют людей по признаку расы и пола, претворяя в жизнь принципы подлинного расизма». Учёные констатируют: «раса для мультикультурализма – детерминанта мышления и человеческой идентичности в целом», «возводящая непреодолимую пропасть между людьми, якобы не имеющими ничего общего, кроме кровных уз». В этой связи, опыт Канады, официально взявшей с октября 1971 г. мультикультурализм на вооружение для преодоления противоречий англо-французского «бикультурализма», явный тому пример. Несмотря на то, что «идеология мультикультурализма не нашла себе общепризнанного выражения в форме, скажем, манифеста или программы, тем не менее она объективно существует – как своего рода цепочка сигнальных огней или опознавательных знаков, выход за пределы которых строго воспрещен». Понятие «мультикультурализм» вводит в заблуждение: «можно подумать, что дело касается какого-то направления в научных исследованиях (так, кстати, и трактуют его некоторые наши ученые комментаторы)». В действительности же «мультикультурализм – это именно идеология, «слив» из сообщающихся сосудов современного неомарксизма». Терминами «мультикультурализм» и «мультикультурный» иногда обозначают культурную, языковую и конфессиональную мозаичность населения страны или региона, иными словами, культурное многообразие населения. Однако, более удобным, представляется термин культурное многообразие, или культурная мозаичность, в то время как понятие мультикультурализм обозначает политику государства, направленную на поддержку и правовое обеспечение такого многообразия, а также философско-идеологическое и теоретическое обоснование такой политики. Некоторые исследователи используют мультикультурализм в качестве «общего термина, характеризующего морально-политические требования и особенности уязвимых групп населения, в том числе афроамериканцев, феминисток, сексуальных меньшинств и инвалидов», большинство теоретиков резонно «связывают понятие с волнами иммиграции различных этнических и религиозных групп». Фактором, стимулирующим современную миграцию и, как следствие, реализацию политики мультикультурализма, становится усиливающееся социально-экономическое неравенство между Севером и Югом, что сопровождается «повышением прозрачности государственных границ и глобальной демократизацией». По мнению неомарксистов, это обстоятельство усиливает «требование всех эксплуатируемых «золотым миллиардом» народов радикально изменить систему общемирового распределения», превращаясь в «важнейший источник мировых потрясений». Принимая во внимание, что «международные миграции рабочей силы были характерной чертой капиталистической мирэкономики на протяжении всех пятисот лет её существования», неомарксисты констатируют: «условия существования капитализма серьезно изменились, и вместе с ними изменились параметры и особенности миграционных процессов». Во-первых, «новые средства коммуникаций, в том числе информационных и транспортных, серьезным образом упростили процесс миграции». Во-вторых, «глобальная экономическая и демографическая поляризация создает ранее невиданное давление, выталкивающее массы людей с Юга в миграционные потоки, движущиеся в разные регионы Севера». Указывая на односторонность учения К. Маркса, неомарксисты заявляли, что нельзя рассматривать экономические отношения в отрыве от существующих в обществе отношений и связей, объединяемых термином «культура». Отсюда проистекал вывод: «освобождение» пролетариата немыслимо без разрушения культуры, квалифицированной ими как «буржуазная», необходимо «разрушить господство человека над самим собой». Эта проблематика нашла довольно органичное и целостное выражение в понятии мультикультурализма или мультикультурного проекта, затронувшего самые различные сферы общественной жизни и ее осмысления – от политики и социологии до литературы и искусства. Мультикультурализм явился одним из всеобъемлющих факторов или атрибутов современной культуры США, определить который однозначно, как, впрочем, и понятие мультикультуры – его предмет и, в определенной мере, идеал, достаточно сложно. Это и социокультурная утопия, и академическая «мода», и художественная практика, и отражение новой формирующейся (пост)национальной идеологии. В сферу интересов мультикультурализма в самых различных его проявлениях попадает прежде всего проблема единства и разнообразия, взаимоотношения «я» и «другого» или «других», как и шире – субъектно-объектная проблематика, вопросы релевантности познания, истины, полемика по поводу релятивизма и универсализма, политика и структура власти, наконец, проблемы репрезентации и идентификации. Для того чтобы четко представлять аргументы сторонников искусственного конструирования мультикультурного социума как продукта политических решений, проводимых в т.ч. по каналам Франкфуртской школы, целесообразно обратиться к феномену «культурных войн» между консерваторами-традиционалистами и неомарксистами. Так, П.Дж.Бьюкенен в книге «Смерть Запада» обрушивается на «новых левых» всей мощью своей критики, основанной как на объективных научных оценках духовно-нравственных, социально-политических, этноконфессиональных аспектов жизни современного американского общества, так и на производных отсюда субъективных выводах. Бьюкенен, в частности, пишет: «Новые марксисты рассчитывали добиться своего не прибегая к насилию, через десятилетия кропотливого труда. Победа станет возможной, лишь когда в душе западного человека не останется и малой толики христианства. А это произойдет, лишь когда новый марксизм завладеет всеми средствами массовой информации и общественными институтами. При содействии Колумбийского университета беглецы (Т.Адорно, Э. Фромм, В. Райх, Г.Маркузе, бежавшие из Европы с приходом к власти в Германии Гитлера – прим. авт.) обосновались в Нью-Йорке и стали прилагать свои таланты и силы к подрыву культуры страны, которая дала им приют». Американский политик подвергает «обструкции» теорию франкфуртцев, критиковавшую все без исключения элементы западной культуры, породившую, на его взгляд, «культурный пессимизм», безнадежность и отчаяние по отношению к собственной стране. Кроме того, подчеркивается искусственная «криминализация» среднего класса, а также института семьи и других традиционных ценностей: «Обнаружив зародыш фашизма в патриархальной семье, Адорно отыскал и место обитания этого зародыша – традиционную культуру»; «ещё одним достижением Хоркхаймера и Адорно – поясняет Бьюкенен – был тезис о том, что дорога к культурной гегемонии лежит через психологическую обработку, а не через философский диспут. Американских детей следует приучать в школе к мысли, что их родители – расисты, шовинисты и гомофобы и что им необходима новая мораль. Сама Франкфуртская школа остается почти неизвестной большинству американцев, однако ее идеи широко распространялись по педагогическим колледжам в 1940-х и 1950-х годах». Один из основных постулатов школы заключается, по информации П.Бьюкенена, в важности того не какими знаниями дети овладеют, а то усвоят ли они «правильное» отношение к жизни. Цитируя У. Линда – директора Центра культурного консерватизма при фонде «Свободный конгресс» – в контексте влияния массовой культуры и СМИ как инструмента культурно-информационной политики и «мягкой силы» на молодое поколение американцев, Бьюкенен пишет: «Индустрия развлечений полностью поглотила идеологию марксистской культуры и проповедует ее не только впрямую, но и иносказаниями: сильные женщины побеждают слабых мужчин, дети оказываются мудрее родителей, честные прихожане разоблачают вороватых священников, черные аристократы справляются с насилием в районах белой бедноты, гомосексуалистов принимают в лучших домах:Это все сказки, извращения реальности, однако масс-медиа делают из сказок быль, превращают их в реальность более явную, нежели мир за окном». Мысли П. Бьюкенена и других американских консерваторов, похожие скорее на крик души отчаявшегося человека, или воина, стоящего посреди поля брани в стане, значительно уступающему по численности и вооружению войску противника, представляют особую ценность и интерес в контексте рассмотрения американской поп-культуры как действенного инструмента «мягкой силы» внутри и вовне государства, а также при анализе СМИ в качестве инструмента управления массовым сознанием. На этот счёт, развивая критику Франкфуртской школы, Бьюкенен отмечает: «СМИ Америки превратились в осадные орудия в войне культур и в самое надежное средство оболванивания молодых: В прошлом общественные устои подрывались словами и книгами, но Маркузе был уверен, что секс и наркотики – оружие куда более действенное. В книге «Эрос и цивилизация» он выдвинул знаменитый принцип удовольствия: «Занимайся любовью, а не войной»: Для новых марксистов не было цели важнее, чем уничтожение института семьи, которую они рассматривали как типичный пример диктатуры и как инкубатор шовинизма и социальной несправедливости». В результате, по информации Бьюкенена, в современных США традиционные семьи составляют не более четверти от общего числа проживающих вместе людей. Изложенное становится ещё более понятным с учетом общедоступной информации о специфике работы существовавшего механизма реализации решений клубных объединений мировой элиты (например, Бильдербергского клуб) через «подведомственные» исследовательские учреждения – Тавистокский институт, Стэнфордский исследовательский институт и широкий спектр прочих исследовательских организаций в сфере социальной инженерии и прикладной социальной психиатрии. Многие из таких «фабрик мысли» были академическими оплотами неомарксистов, результатом деятельности которых (в т.ч. по Бьюкенену) является социокультурная картина сегодняшней Америки (итоги сексуальной революции, изобретения и стремительного роста использования средств контрацепции с середины 1960-х гг., деградации морали отношений между полами, разрешения и стремительного роста числа абортов, культивации феминизма и политкорректности, возведенной в ипостась неприкосновенной ценности и т.д.). При этом в современных США наряду с неизменным официальным идеологическим вектором универсализации своей культурной идентичности и отождествления с «американской нацией» – надэтнической гражданской категорией – все более проявляется тенденция к «консервации», самоизоляции и замыканию внутри этнических сообществ. Приоритетом становится диаспоральность и этничность, нежели наднациональные мировоззренческие категории и политические установки. Стремление к сохранению уникальных традиций, социокультурных и этноконфессиональных особенностей народов, а также государственного суверенитета рождается как естественная реакция общества на многоуровневую унификацию, искусственное «размывание» границ и замену государственно (национально) ориентированной модели социально-экономического развития на суррогатную идеологию универсализма. Продолжение следует Источник
