В «Поучении» Владимира Мономаха, записано: «…я хвалю Бога и тогда, когда сажусь думать с дружиною, или собираюсь творить суд людям, или ехать на охоту или на сбор дани, или лечь спать». Княжеская дружина всегда была больше, чем просто военной силой. Советом со своей дружиной князья не гнушались и часто следовали им. Так, князь Игорь в 945 году вторично пошел за данью к древлянам, «понуждаемый несытовством дружинников», которые говорили, что «отроци Свеньльжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази» (попросту завидовали дружине Свенельда). Князь Святослав отказался принять христианство, опасаясь ропота в дружине. Роль «общественного мнения» была огромна. Данилевский в работе «Древняя Русь глазами современников и потомков» объяснил это явление так: «…именно дружина составляла для князя то, что современные психологи называют референтной группой, – именно на мнение дружины он должен был ориентироваться в своих поступках». Естественно, речь шла не о всей дружине, чей круг включал и людей зависимых, а о «первой» или «старшей» дружине. Когда князь прекращал советоваться со старшей дружиной, это вызывало серьезное недовольство. Вот, к примеру, запись летописи о киевском князе Всеволоде, который в последние годы перед смертью (1093 год) «нача любити смысл уных, свет творя с ними; си же начаша заводити и, негодовати дружины своея первые и людем не доходити княже правды, начаша ти унии грабити, людии продовати, сему не ведущу в болезнях своих». Т.е. князь окружил себя новыми выдвиженцами (уными), которые оттеснили «первую дружину», начавшую «негодовати». Иногда советы дружины выходили за рамки военного или хозяйственного дела, распространяясь на вопросы политические. В 1015 году, после смерти Владимира Святославовича, дружинники князя предложили занять киевский престол его младшему сыну Борису в обход старшего Святополка. Борис в это время стоял с отцовской дружиной на реке Альта. Приведем отрывок из жития Бориса и Глеба в переводе: «И сказала ему дружина: «Пойди, сядь в Киеве на отчий княжеский стол – ведь все воины в твоих руках». Он же им отвечал: «Не могу я поднять руку на брата своего, к тому же еще и старейшего, которого чту я как отца». Услышав это, воины разошлись, и остался он только с отроками своими». Дружина, посчитавшая, что никаких обязательств перед Борисом не имеет, покинула молодого князя, и он вскоре был убит. Опытные воины дружины были первыми кандидатами на командные должности. Энгельс называл германских дружинников готовым офицерским корпусом. Его утверждение смело можно распространить и на русскую дружину. Дружинники в случае большой войны становились воеводами и тысяцкими, т.е. предводителями ополчения. В 1043 году дружинник Владимира Ярославовича Вышата возглавил ополчение («вои многы») в походе на Византию, попал вместе со своими людьми в плен и был ослеплен. Во времена милитаризированного «дружинного государства» военная сила и общественная власть были понятиями неразрывно связанными, и те, кто занимал командные должности на войне, принимали на себя и бюрократические функции. Обратимся к работе Елены Мельниковой «Древняя Русь и Скандинавия»: «Основной особенностью политической системы зарождающегося государства является то, что его функции выполняются главным образом военной организацией – дружиной. Она образует органы управления центральной власти». Дружина заведовала делами княжеского двора, а когда интересы этого двора расширялись, на новые должности назначались тоже дружинники. В XI-XII веках дружина была основным поставщиком кадров для административного аппарата. Тысяцкие и сотские – основные должностные лица княжеской администрации в десятичной системе городского управления на Руси – были выходцами из дружин. К дружине относились и судебные чиновники (мечники), и сборщики налогов (вирники), и мэры-посадники. Александр Евгеньевич Пресняков в «Княжьем праве» заключал: «По мере развития и усложнения деятельности князя и его положения в земле-волости усложнялось и значение его дружинного двора. Весьма вероятно, что усложнялся самый состав княжой дружины, расширялось понятие о ней, по мере того как развертывалась организаторская работа княжой власти. Дружина должна была разрастаться и в то же время расширять область своих действий. Ряд ее элементов отрывался от княжого двора на посадничества, на тиунства и т. п. Других разбрасывало по волостям развитие княжого хозяйства и землевладения». Оружие и бой Оружие и кони – главная ценность княжеского арсенала. В летописном рассказе есть упоминание о мятеже киевлян против Изяслава Ярославича в 1068 г. Горожане стали требовать от князя «оружье и кони», которые у князя, видимо, были. Стефанович так интерпретирует летопись: «Киевляне собирались сражаться с половцами, напавшими на Русь. Князь, несмотря на то, что от половцев исходила объективная угроза для всех, в том числе и для него самого, отказался предоставить киевлянам требуемое – очевидно, он им не доверял и считал, что его оружие и кони предназначены совсем не для них». Оружие предназначалось не киевлянам, а княжеской дружине. Хорошо вооруженная и посажанная на коней дружина – залог безопасности и главный аргумент в споре. Мы черпаем данные о древнерусском вооружении главным образом из погребальных памятников – «дружинных курганов». Анализ археологических артефактов показывает довольно пеструю картину в оружейном арсенале того времени. Набор вооружения дружинника, согласно М. Горелику, включал в себя «меч, саблю, боевой топор, кистень, копье, дротик, лук и стрелы. Защитным вооружением служили шлем, щит, панцирь из металлических колец или пластинок». Дружинник как профессиональный воин владел всеми доступными видами оружия, но меч был его безусловным любимцем, отличием не просто профессионального, но и состоятельно воина. Обратимся к исследованию Кирпичникова: «Клинки были, видимо, дорогостоящим оружием, и в погребениях, даже дружинных, они сравнительно редки. В Приладожье на 700 раскопанных курганов приходится 18 мечей, в Гнездове на 800 – 19, в Михайловском на 170 курганов – 8, в Чернигове и Шестовицах примерно на 250 курганов – 9 клинков (в Чернигове – 3 и в Шестовицах – 6), в Киеве на 125 погребений –о коло 11. Один меч, таким образом, приходится на 15–40 курганов» (возможно, редкость клинков связана с традицией передачи оружия от отца сыну). На заре Киевской Руси меч был обязательным атрибутом князя и первых дружинников. «Во время переговоров, церемоний, при встречах, дома и в пути феодал неотступно носил меч, выставлял его на показ, опирался рукой, держал на плече». Недлинный (примерно 90 см) и обоюдоострый меч, предназначенный для рубки, имел франкское происхождение. Подавляющее большинство найденных в России мечей было выковано на Рейне, но рукоятки и ножны оружия зачастую изготавливали древнерусские кузнецы. Мечи из раскопок В 2011 году из Днепра в районе в острова Хортица был выловлен клинок X века, получивший известность как «меч Святослава». На оружии сохранилось клеймо ULFBERHT (во всем мире известно больше 160 мечей с таким клеймом, 20 из них найдено на территории Руси). Франк Ульфберт был своеобразным Страдивари кузнечного дела – его кузница на Рейне выпускала мечи выдающегося качества. Известны и типично скандинавские мечи и ножны, и «выполненные в скандинавской традиции». На Руси кузнецы (этнические славяне и скандинавы) и сами работали над мечами, сначала подражая европейским и скандинавским клинкам, а затем и добавляя свои детали в типовые формы. Мечи XI-XII веков известны существенно хуже, т.к. в связи с распространением христианства оружие из погребального инвентаря постепенно исчезло. Сабля, «заимствованная из хазаро-мадьярского арсенала», нашла применение с конца X. В отличие от меча, который использовали и в пешем и в конном бою, сабля являлась оружием всадника. Количество сабель постепенно, как и роль конницы, росло. Популярным оружием на Руси были боевые топоры как скандинавского, так и степного (под всадника) типа. Универсальный и более доступный топор был главным оружием и скандинавского хускарла, и простого смерда. Конница с XI века стала главной силой на поле боя, а главной тактикой стала сшибка. На первый план в экипировке дружинника начало выходить копье. Значение этого оружия, более эффективного в конном бою, показывает нам миниатюра Радзивиловской летописи (миниатюры известны в поздних списках, оригиналы могут относиться к XI веку). Согласно летописи, сын киевского воеводы Лют Свенельдич был во время охоты убит древлянским князем Олегом Святославичем. Процитируем работу Кирпичникова: «Для того, чтобы показать бессилие, обреченность и неравность борьбы, миниатюрист изобразил Люта, отбивающегося топором, хотя текст летописи об этом молчит (прим.: да и насколько целесообразно было бы отправляться на охоту с топором?). Единоборство окончилось победой копьеносца и убийством Люта». Копьями вооружались и дружинники, и ополченцы. Наконечник копья можно найти в погребениях разного статуса. Дружинное копье мало чем отличалось от копья «простого». Снова обратимся к «Древнерусскому оружию» Кирпичникова: «Технология производства копий из дружинных и сельских курганов оказалась совершенно одинаковой». Находки из Гнездовских курганов Копье – оружие простое, но в конном бою незаменимое. И русские дружинники владели мастерством копейного боя. В 1149 году под стенами Луцка Андрей Боголюбский со своей дружиной наскочил на воинов Владимира Мстиславовича, «въехав преже всех в противныя, и дружине его по нем, и изломи копье свое в супротивне своем». Летопись довольно подробно описывает бой, в котором Боголюбский «изломи копье». Князь погнался за обращенными в бегство воинами у крепостного рва, был окружен у самых стен Луцка и начал отбиваться от врагов мечом. Боголюбский был человеком физически очень крепким (об этом говорят и летописи, и анализ его останков), но шансов в неравном бою почти не имел. Он спасся только благодаря верным дружинникам: двое детских смогли прорубиться к нему и помогли вырваться из вражеского кольца. Один из дружинников в этой схватке был убит. Топоры, копья, луки были универсальным оружием своего времени. Социальный статус владельца могло характеризовать только качество металла и богатство инкрустации предмета. А вот наличие кольчужного доспеха указывает, скорее всего, на дружинника. Такое высокотехнологичное облачение, на изготовление которого требовалась масса времени и денег, мог позволить себе только профессиональный воин или очень состоятельный горожанин. Основным поставщиком брони в X веке были те же франки. Само слово «броня» заимствовано из древнегерманского (Brunja). Кольчуга, эффективно защищавшая корпус, полюбилась воинам. Доспешный дружинник именовался «бронистецем». Он был основательно защищен от поражения десятикилограммовой железной рубахой из 20-30 тысяч колец. 600 метров железной проволоки! Чем искуснее была кольчуга, тем меньше она весила, и тем уже были кольца, ее соединяющие. Примечательно, что древнерусская кольчуга редко изготавливалась длинной, защищавшей ноги, в то время как в Европе это была повсеместная практика. Броню в походах везли следом за воинами. Они облачались в кольчугу и шлем только перед сражением. Наибольшее распространение на Руси получили сфероконические шлемы, чья обтекаемая форма обеспечивала соскальзывание прямого удара, направленного в голову. Шлемы воевод и князей были медно-позолоченными, что должно было служить, по всей видимости, дополнительным ориентиром для воинов в бою. Щит на протяжении всей истории древнерусского государства претерпевал определенные изменения. Первые славянские щиты были длинные, прикрывающие ноги. На Руси применялась пехотная тактика «стены щитов» (у англосаксов известная как shield wall). Стеной щитов Святослав остановил византийскую конницу. Щит в своем первоначальном виде археологам практически недоступен. До нас доходят только «умбоны», т.е. выпуклые металлические бляхи, помещавшиеся в центре щита, по которым о форме щита можно только догадываться. В Гнездово еще до революции был найден редкий щит, форму которого исследователям удалось установить. Археолог Владимир Ильич Сизов так описал эту находку: «В области лежавшего когда-то щита найдено много железных скрепок или обоймиц в виде железных, согнутых вдвое пластинок с пробоинами или гвоздиками на концах, служивших для скрепления краев щита и прекрасно сохранивших внутри кусочки дерева; эти-то кусочки дерева представляют часто косые слои, которые объясняются явно тем, что доски, из которых щит состоял, имели на краях закругления, соответствующие окружности круга». Гнездовский щит был выкрашен в красный цвет. Щиты раскрашивали с незапамятных времен, а начиная с XII века стали активно наносить геральдические символы и орнаменты. Изображения могли служить дополнительным маркером «свой-чужой» и несли чисто декоративную функцию. Войско становилось «цвЕтным» и, соответственно, более устрашающим. Еще с древних времен пестрота воинов и блеск их оружия считался едва ли не залогом успеха предстоящего боя: «…Ромеи и все другие народы, изучая издали боевой строй друг друга, склонны определять по внешнему виду, что более грозными в сражении оказываются те, у которых больше блестит оружие» (Стратегикон, VI век). Были распространены на Руси и миндалевидные щиты. Они наиболее узнаваемы и считаются типично русскими благодаря изобразительному искусству. Миндалевидный щит получил распространение по всей Европе (достаточно посмотреть на ковер из Байе, иллюстрирующий битву при Гастингсе), но на Руси продержался в употреблении дольше, чем на Западе. Поэтому, возможно, он прочно ассоциируется с русским дружинником в представлении художников (Васнецов, Билибин) и мультипликаторов («Лебеди Непрядвы»). В IX-X вв. русский дружинник был, по всей видимости, преимущественно пешим воином, вооруженным мечом, топором, защищенным кольчугой, шлемом и щитом. К концу XI века ситуация постепенно изменилась. Дружинник сел на коня и в руки взял копьё и саблю. Синонимом атаки стало выражение «удариша в коне». Кстати, кони на Руси были предметом гордости, существуют свидетельства (XII век) об импорте лошадей в Германию и Францию. Со временем менялся стиль боя, тягучее противостояние пеших воинов щит в щит сменилось стремительной сшибкой конницы. Снова обратимся к Кирпичникову, реконструировавшему дружинный бой: «Противники только начинали сходиться, когда лучники, находившиеся впереди основных сил, открывали перестрелку. Стрельцы осыпали друг друга тучей стрел: «Свадишася стрельци их и почашася стреляти, межи собою гонячеся». Иногда бывало так, что уже на расстоянии полета стрелы один из соперничающих феодалов спешил ретироваться: «Наряди полк свой и ступишася, толко по стреле стреливъше, побегоша». Осада Херсонеса, миниатюра из Радзивилловской летописи Если борьба начиналась, в бой вступали главные силы – чаще всего всадники-копьеносцы. Удар копейщиков был необходимым условием результативного боя. Копье являлось наиболее эффективным оружием первого натиска, ведь оно доставало человека дальше, чем меч или сабля. Воину средневековья, который с копьем наперевес мчался навстречу врагу, были известны выгоды его оружия, знакомые и кавалеристу XIX в. Пика обеспечивала «краткость удара, для которого достаточно одного движения вперед, в один темп, благодаря чему пика всегда предупреждает удар сабли и вообще всякого рубящего оружия, которое для производства удара требует два темпа: взмах и удар». Над битвой возвышался княжеский стяг – едва ли не единственный ориентир для воинов, мало отличавшихся друг от друга снаряжением. Все «зрели на хоругвь» и если она падала, подсечённая, начиналось спешное отступление. Упадок дружины Со временем значение дружины падает. Усиливается ее расслоение, сокращается численность и значение военных княжеских слуг. На первый план выходят бояре. На рубеже XI–XII вв. численность боярства составляла около тысячи человек и неуклонно росла. Это были уже не дружинники, а «обязанные военной службой поземельные вассалы князя». Согласно Горскому, в рассказах о событиях XIII века термин «дружина» в Лаврентьевской летописи используется 10 раз против 91 в рассказах относительно событий XII века. На смену «дружине», высший слой которой превратился в относительно независимое боярство, приходит новая терминология – княжеский двор и «дворянин». На поле боя появляются боярские «полки». Стефанович пишет: «Из «осколков» «большой дружины», менее значительных нобилей («меньших бояр»), а также, возможно, наиболее удачливых боярских слуг складывается слой мелкой («низшей») знати, занявшей на иерархической лестнице ступень, следующую после боярства. Этот слой называли в домонгольское время слуги или дворяне, позднее появился термин «дети боярские». «Двором» обозначался узкий круг лиц, составлявших ближайшее окружение князя. Этот термин, по Горскому, «замещает термин «дружина», которым ранее именовалась совокупность людей, принадлежащих к господствующему военно-служилому слою». Но люди эти были уже либо вотчинниками разного масштаба, обязанными службой князю, либо прямыми слугами, составлявшими «двор» в узком смысле слова. Похожие процессы протекали и в Скандинавии, где «хирд» (дружина) постепенно превратился в смесь королевского двора и бюрократического аппарата. «Хирдскра» – устав скандинавской дружины конца XIII века – говорит нам о «линдерманах» и «сюслуманах», т.е. королевских управителях. Это и была норвежская знать. У русских князей «вся дружина» тоже стала подразумевать высшую знать или княжеский двор. Дворня или дворяне, занявшие нишу дружины, ровней князю не были. На смену условному «товариществу» (пусть и все более номинальному) приходят отношения господин-слуга. Дружинник был «мужем», дворянин – уже «слугой». Изменились и представления о верности. «Надо быть верным князю просто потому, что он князь», – эта идея верности начинает главенствовать с конца XII века. В дружинной системе князя и воинов связывало преставление о взаимной верности, но она не была связана с христианской богоустановленностью власти: «За «любовь» и «честь» со стороны князя его человек давал обязательство «сложить голову» и, судя по некоторым примерам, эти слова не были пустым звуком. В ней можно увидеть идеальное содержание, происходившее из чувства благодарности и обязанностей, которые накладывали услуги или благодеяния». Источник
