• О ПРОЕКТЕ

Панславизм, как гласит современная энциклопедия, представляет собой «направление общественной мысли, общественно-политическое движение, один из аспектов правительств политики». Начиная с XIX века, когда этот термин впервые был введен в оборот, и до наших дней не смолкают политические споры вокруг «славянской угрозы» и «миссии славянских народов».

В данной публикации мы даем краткий очерк вопроса и не претендуем на то, чтобы объять необъятное. Поэтому отсылаем  читателя к специальным работам, а также к сочинениям Н. Я. Данилевского, Р. А. Фадеева, А. Н. Пыпина, С. Ф. Шарапова,  И. С. Аксакова и Н. П. Аксакова, С. Ф. Шарапова, В. И. Ламанского, О. Ф. Миллера и другим первоисточникам.

Противники и недоброжелатели нашего отечества использовали термин «панславизм» для того, чтобы пугать свои народы гегемонистскими устремлениями сначала Российской империи, а потом и СССР. С начала 1840-х в немецкой печати, а затем и в других европейских странах панславизм трактовался как политическая идеологии экспансии России. О. Бисмарк, Б. Дизраэли, К. Тиса и другие говорили о панславистской опасности для Запада. В обзорной работе «Панславизм в прошлом и настоящем», вышедшей в 1913 году, Александр Николаевич Пыпин (1822-1904) писал: «Все чаще говорят о панславизме как об опасном и зловредном политическом движении: английский первый министр, по словам газет, заботился об уничтожении «панславистского заговора» на Балканском полуострове; рассказывают, что Бисмарк «ненавидит» панславизм; венгерские депутаты, а также, конечно, первый министр считают необходимым положить конец «панславистским проискам»; даже французские газеты … находят, что против панславизма должно принять меры». При этом, как верно отмечает мыслитель, редко кто из критиков панславизма может дать ему точное определение, используя это название как некий жупел.

Существующая и поныне широкая трактовка панславизма позволяет отнести к представителям этого течения общественно-политической мысли России не только таких русских мыслителей, как М. П. Погодин, В. И. Ламанский, Н. Я. Данилевский, Ф. И. Тютчев, И. С. Аксаков, С. Ф. Шарапов, Н. П. Аксаков, О. Ф. Миллер, но и П.И. Пестеля, А.С. Пушкина, А.И. Герцена и М.А Бакунина. Далеко не всегда русские панслависты были консерваторами и монархистами. Некоторые относили к представителям этого течения таких видных генералов, как М. Д. Скобелев и Р. А. Фадеев.

 А. Н. Пыпин выделял течения политического панславизма, проповедующие следующие идеи:

  1. идея объединения под предводительством России славянского мира, при сохранении самодержавной формы и с доминацией православия.
  2. идея сплочения под руководством Польши, которая бы вместе с западным славянством составила оплот Европы от русского нашествия;
  3. идея создания свободной славянской федерации.

Сторонником идеи панславистского объединения под властью православного самодержца выступал известный историк Михаил Петрович Погодин (1800–1875). Это был «активный панславист, убежденный сторонник создания союза славянских государств под покровительством России». Такой геополитический союз был нужен России, чтобы, отделившись от Европы «целою стеною союзных с ней государств славянских», «делать у себя дома что угодно, пользуясь силами своего союза». В период Крымской войны панславистская направленность взглядов Погодина усилилась. В качестве основной цели он предлагал: «призвать к умственной и духовной жизни… многочисленные племена славянские…; изгнать турок из европейского стана, восстановить патриарший константинопольский престол во всем его величии, возвратить восточной церкви вселенское ее значение; обновить обветшалую Западную Европу, которая… утратила веру, погасила поэзию, лишилась человеческого чувства и, отрекшись от Бога, слила золотого тельца себе для поклонения».

Панславистские надежды выразил в своих стихах Федор Иванович Тютчев (1803–1873), строки которого с явным одобрением цитирует в своем труде «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский, взявший их в качестве эпиграфа к главе «Царьград» своей книги:

И своды древние Софии
В возобновленной Византии
Вновь осенят Христов алтарь!
Пади пред ним, о Царь России,
И встань, как Всеславянский Царь!

По его мнению, Империя должна включить в себя (ненасильственным путем) не только славянские и православные народы, Царьград и Иерусалим, но и Австрию, Германию и Италию и раскинуться на колоссальной территории.

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная
Вот Царство русское…
А столицы этого Царства: «Москва, и град Петров, и Константинов град»

В среде славянофилов программу создания на основе России панславистской государственности в славянофильской среде отстаивал Константин Сергеевич Аксаков–1860). С критикой славянофильского проекта панславизма выступил Иван Сергеевич Аксаков (1823–1886). В связи с балканским кризисом 1870-х годов в российском обществе произошел заметный подъем панславистского движения, выразившийся в создании и деятельности славянских комитетов.

Видный историк Владимир Иванович Ламанский (1833–1914), пропагандист панславистских идей, бывший к тому же одним из первых русских геополитиков, сегодня мало известен неспециалистам. Вместе с тем он умело сочетал научную деятельность (защитил в 1860 году диссертацию «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании», удостоенную впоследствии Демидовской премии Академии Наук, а в 1871 – докторскую диссертацию «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе») с общественными трудами. В 1867 году он был одним из организаторов Славянского съезда в Москве. Участвовал в организации петербургского отделения Московского Славянского комитета, преобразованного в 1876 г. в Славянское благотворительное общество. В 1862–1864 гг. он предпринял путешествие по славянским землям, после которого написал ряд очерков, где развивал идею славянского объединения. Современный исследователь А.А.Ширинянц обращает внимание на то, что «в целом смысл и направление научных поисков Ламанского сводились к обоснованию “миродержавной роли нашего славянского племени”, которая должна завоевываться не столько внешнеполитическими действиями, сколько внутри России, причем не в Петербурге и в Москве, а в провинции — освоением огромных пространств, подъемом экономической жизни и упорядочением бытовых условий, улучшением хозяйства, культуры земледелия и промышленности, а главное, успехами самобытной, неподражательной русской образованности».

Взгляды генерала Ростислава Андреевича Фадеева (1824–1883), во многом сходные с идеями панславизма, нашли свое отражение в книге «Вооруженные силы России» (главы из книги вошли в сборник работ Фадеева, выпущенный в Москве в 2003 году) и в серии статей «Мнение о Восточном вопросе», в которых он выступил с панславистской проповедью объединения вокруг России «великой восточной семьи» славянских народов, необходимости завоевания Константинополя и неизбежности силового решения славянского вопроса. Деятельная натура этого человека, у которого слова не расходились с делом, привела к тому, что он координировал сбор и расходование средств для болгарского ополчения, а осенью 1877 г. в качестве частного лица находился в Сербии и Черногории, сражаясь за панславистские идеи. «Если Россия восстановит, рано или поздно, славянский мир, – значит, она призвана на это дело Провидением, ей надо быть исполнителем судеб, начертанных для человечества», – писал он. Хотя труды Фадеева были, наконец, недавно переизданы, о нем самом выпущена только одна содержательная монография историка О. В. Кузнецова, вышедшая девять лет назад тиражом 150 (!) экземпляров. В этом отношении гораздо больше повезло другому генералу, также симпатизирующему панславистским идеям, – Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, чье имя хорошо известно в сегодняшней России.

 

Николай Яковлевич Данилевский (1882–1885), взглядам которого будет посвящена  наша специальная статья, главным условием осуществления панславистской программы полагал политическую независимость славянских народов, обеспечиваемую образованием их федерации во главе с Россией и со столицей в Константинополе. Непременным условием к тому он полагал ликвидацию как государственных образований Австро-Венгрии и Турции.

 

Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891), к мировоззрению которого мы еще обратимся в новых публикациях, отстаивал имперский принцип. Славяне, на которых возлагал огромные надежды Данилевский, для Леонтьева были слишком «проевропеенными» – проникнутыми либеральным духом Европы. Было бы более полезно тесное сотрудничество с азиатскими народами, сохранившими почитание иерархии, верность жестокой власти и самобытные религиозные традиции. Даже такой критик русского консерватизма, как Уолтер Лакер, признал, что Леонтьев не был националистом и никогда не идеализировал славян. Государство должно строиться на принципах самодержавия и православия, а не по этническому признаку. «Что такое племя без системы своих религиозных и государственных идей? За что его любить? За кровь? Но кровь ведь… ни у кого не чиста… И что такое чистая кровь? Бесплодие духовное! … Любить племя за племя – натяжка и ложь. Другое дело, если племя родственное хоть в чем-нибудь согласно с нашими особыми идеями, с нашими коренными чувствами». Критика национализма (в том числе и русского национализма) присутствует в целом ряде работ Леонтьева. В наиболее концентрированной форме она содержится в статье «Национальная политика как орудие всемирной революции» (1888), вызвавшей полемику с Петром Евгеньевичем Астафьевым.

Для Леонтьева «движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократизации». Леонтьевский антинационализм вызывал и вызывает до сих пор самые противоречивые отзывы. В то время как одни, вслед за А.А. Киреевым, отлучали мыслителя от славянофильства, другие, вслед за соратником П.Б.Струве Г.Мейером, считали, что «…только один К. Леонтьев постигал у нас до глубины сущность имперской идеи, создавшей Россию». Леонтьев, несомненно, был более империалист, чем националист, и мыслил имперскими категориями, считая, что порой можно поступиться интересами нации во имя интересов государства. Отбросив славянофильский национализм, он дал имперской идее религиозно-философское обоснование. К сожалению, как отмечает историк М.А. Емельянов-Лукьянчиков сегодня «рефлексия славянского вопроса в работах Леонтьева со стороны самих славян развивается по самому худшему сценарию. Так, Милан Суботич(Институт философии и социальной теории Сербии) в своей работе «К. Н. Леонтьев и русская идея», на основании анализа той части взглядов ранних славянофилов и Н.Я. Данилевского, которая противоречит представлениям Леонтьева, приходит к выводу, что наследие Константина Николаевича есть пример «саморазрушения «русской идеи»». Речь идет о критике леонтьевской идеи «византизма», а «вырождение» русской идеи автор связывает, ни больше ни меньше, как с отказом России от панславизма».

В начале ХХ века, особенно накануне и в ходе Первой мировой войны, панславистские идеи получили новое развитие. Не оформившись в четкую доктрину, они тем не менее будоражили умы русских мыслителей. В этой связи нельзя не упомянуть ныне незаслуженно забытого историка и богослова Николая Петровича Аксакова (1848–1909). Тем, кто сегодня активно подвизается на модной ниве изучения русского консерватизма, его имя мало что скажет. В издании О.А.Платонова «Русский патриотизм» (М., 2003) ему посвящены 6 строчек (при этом перепутан год рождения), а в «Энциклопедии имперской традиции русской мысли» М. Б. Смолина этот мыслитель отсутствует вовсе. Книга Аксакова «Всеславянство» (1910 г.) была переиздана отнюдь не русскими сторонниками консервативной идеи, а украинскими националистами в 2004 году в Киеве. Аксаков с сарказмом пишет, что «не нами и вообще не в России изобретенное, не русское, иностранное слово “панславизм”» звучит «страшнее, чем “жупел”, “металл” и вся совокупность тому подобных ужасных слов». Аксаков одинаково отвергал союз и с Германией, и с Британией, считая, что «жизненные усилия» славян должны быть устремлены совсем к иному. А именно — «к выработке общеславянского политического идеала наряду с частными идеалами каждого из племен — общеславянского идеала, который давал бы возможность достигать искомой “гармонии в разнообразии”, примирял бы различные идеалы и вожделения племен…». Следуя в русле славянофильской традиции, Н. П. Аксаков отмечал, что «славянский вопрос открыто признается всеми одним из самых существенных и жгучих вопросов нашего времени». Обращая внимание на необходимость «общеславянской программы», Аксаков писал о том, что усилиями одной лишь России славян не объединить, «это может совершиться только общественною, совокупною деятельностью всех славянских племен. Каждое племя, повторим это снова, должно внести свою лепту в общую всеславянскую сокровищницу, в дело разрешения всеславянской задачи, непременно политической и федерально-политической в самом заключении».

Характерно, что некоторые западные советологи  заимствовали жупел панславизма и активно проводили в своих работах идею о реанимации панславистской программы во внешней политике И. В. Сталина. Так, американский исследователь Ханс Кон писал, что Данилевского и Сталина объединяла ненависть к «плутократическому духу Запада» и вера в особую миссию России в отношении остального мира. Учитывая, что книга Х. Кона вышла в США в 1955 г., можно объяснить проводимые в ней параллели между Н.Я. Данилевским и И.В. Сталиным духом времени. Впрочем, советские авторы, приписавшие Данилевскому «великодержавный шовинизм», были не менее субъективны.

Отзвуки панславистских идей можно обнаружить и на рубеже XX – XXI веков. В первую очередь, это связано с реакцией, которую вызвала в патриотически настроенных кругах югославская трагедия. С другой стороны, известный церковный деятель митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) полагал, что «панславизм стал для России “соблазном крови”, попыткой сделать национальный фактор опорой русского бытия… Их лозунг выглядел как “Народность, Самодержавие, Православие”». В нынешнем глобализирующемся мире идеи славянского единства носят в большей степени культурный, чем политический характер. И  списывать эту идею со счета еще рано.

 

 

Репников Александр Витальевич
доктор исторических наук

vespa