• О ПРОЕКТЕ

Когда-то давным уже давно Марина Цветаева горячо отстаивала своё “право не быть своим современником”. Нынешнему поколению это право досталось практически без борьбы. Слово “современный” и желание “быть современным” постепенно выходят из моды.

Сама мода еще не вышла из моды, но и её понимание существенно меняется. Сегодня “быть модным” уже означает не “соответствовать определенным стандартам”, а “вписаться в текущий хайп” – поучаствовать в той или иной шумихе, причем не важно в какой роли.

Особенно настойчиво риторика современности навязывала себя Церкви. Нельзя быть ретроградными, нельзя устареть, нельзя отстать, – это превратилось в страх едва ли не больший, нежели страх не пребыть до конца верным. Помню времена, когда призывы к православным быть “современными”, разговаривать на “современном языке” и требования “соответствовать запросам современного человека” звучали с назойливостью летних ос. “Православие в современном мире” – на эту тему писались книги и статьи, созывались конференции и делались доклады, тема захватывала пункты и параграфы в официальных документах.

Что была такое эта Современность, превратившаяся в требовательного и капризного божка? У неё были вполне определенные черты, берущие своё начало в просвещенческой эпохе разума – религиозный скептицизм, неверие ни преданиям, ни чудесам, всестороннее развитие техники и коммуникаций, поведение в основе которого лежат гедонистические мотивации и потребительство, сексуальная свобода.

Важнейшим аспектом этой современности было культивируемое непризнание авторитетов молодежью в сочетании с ярко выраженным ювенильным фашизмом – уверенностью в том, что “будущее принадлежит молодым” (тут возникал своеобразный парадокс – ведь будущее принадлежит молодым лишь тогда, когда они уже перестают быть молодыми, а пока они молоды им принадлежат в основном забытые среди комнаты носки).

И вот – сегодня дискурс “современности” скукожился как сморчок. Что значит быть современным сегодня? Отличать бурку от никаба? Знать что такое харам? Разбираться в стратегиях diversity? Понимать почему трансгендеры – это новые черные, а геи уже не в моде и показали себя “цисгендерными шовинистами”? Помнить, что никакого свободного секса с цисгендерными шовинистами быть не может? Разбираться в мексиканском культе мертвых? Знать все памятники конфедератам и другим белым рабовладельцам в вашем округе, которые необходимо снести? Не вздумать наслаждаться жизнью и стейками, а помогать обществу тщательно пережевывая пророщенные стебельки?

Эта современность всё меньше напоминает околдовывающую голливудскую сказку, и всё больше – помесь архаики, от средневековья до каменного века, и абсурдистской антиутопии.

Попытки найти “место православия” в такого рода “современном мире” оказываются особенно смешными. Раньше мы спорили – можно ли в джинсах входить в храм. Теперь вопрос стоит так: почему православный платочек так нескромен и нецеломудрен в сравнении с никабом? Быть современными – это, соблюдать diversity в цвете кожи святых деисусного чина. Помнить, что Бога нельзя называть Он и Господь. Не забывать, что наши храмы построены не  для христиан, а для беженцев, если это беженцы правильного происхождения и бегут от Асада, а не от Порошенко. На исповеди, видимо, надлежит спрашивать прежде всего о харрасменте, а отлучать от причастия надлежит, видимо за «спрединг». Споры о женском священстве – вчерашний день, сегодня встанет вопрос о епископах трансгендерах. Недалек уже тот час, когда на встречу с нашим Патриархом будет ломиться откуда-нибудь из недоброй молодой Англии “Матриарх”, причем родившийся некогда мужчиной.

Вышедшая сегодня из моды современность была, конечно, утопией, но, по крайней мере, цельной по внешности. Прогрессирующие завоевания технического разума обещали сделать земную жизнь человека легче, сытнее и продолжительней, к тому же освободив от пут традиции, авторитета, иерархии, и гнета Церкви, нации и общины. Этот новый освобожденный человек должен был быть гуманней, креативней и уважительней к другим мнениям.

Современная современность не знает ничего подобного. Она разбилась на множество крикливых сект, каждая из которых предельно нетерпима во имя «терпимости». Веганы агрессивно нетерпимы к  мясоедам. Антирасисты – ко всем, кто имеет не небелый цвет кожи. Феминистки – ко всем, кто не называет женщин-авторов “авторками”, а женщин-педагогов “педагогихами”.

Парадоксально, но факт, – в рамках новейших политкорректных конструкций представители “меньшинств”, даже если они являются меньшинствами только в конкретной развитой стране, а в мире составляют большинство, имеют право на сохранение и развитие тех самых варварских практик (будь то убийства чести, женские обрезания или какая-нибудь еще дичь вроде рабовладения и пыток), успешное и раннее преодоление которых и предопределило превращение европейского мира в “современный”. Если бы ханаанеяне и карфагеняне с их человеческими жертвоприношениями Молоху дотянули бы каким-то образом до сегодняшнего дня, то их бы, несомненно, признали интересной квир-культурой нуждающейся в интеграции, а отбирать младенцев для жервенных ям предложили бы в рамках ювенальных практик воздействия на гомофобов и расистов.

Случилось то, что не первое десятилетие предсказывали консервативные христианские мыслители. Модерн с его рационализмом, техницизмом и гедонизмом был не новой высшей формой общества, преодолевшего традицию, а шикарным кутежом, устроенным на капитал человечности, накопленной за столетия церковной аскезы и формирования в себе искусства самоотречения, отсечения дурных помыслов и преображения страстей. Как только этот капитал закончился, как только был исчерпан моторесурс христианского типа человека, закончилась и современность. Она превратилась в совокупность агрессивных архаических миров, явно или скрыто языческих, и объединяющих свои силы лишь в атаке на магистральную христианскую традицию.

Вместо единого, пусть и утопического проекта “современности” мы наблюдаем раскол её технологических и социо-культурных аспектов. Если необходимо было придерживаться христианских догматов о единстве и цельности богосотворенного мира, чтобы разработать законы механики, то в развитии робототехники или строительстве возвращающихся на стартовую площадку ракет, феминистские догматы или вера в diversity не помогут. Гипотеза, что искусственно внедренное расовое, сексуальное, психологическое или религиозное разнообразие способствуют рождению новых творческих идей – более чем спорна. Не став еще источником развития, разнообразие уже выступает фактором торможения реальной научно-технической активности.

Сегодняшняя современность уже не единый проект будущего и не совпадает, в частности, с западной современностью. По сути перед нами поле из множества “архаик” и некоторого количества “фундаментализмов”, сумевших затормозить на уровне “осевого времени” и в архаику не скатиться.

Именно предвидя этот расцвет фундаментализмов, Сэмуэль Хантингтон и говорил о грядущем “столкновении цивилизаций”, но его прогноз был слишком хорош, чтобы оказаться правдой – в нем Запад выступал как единая, хоть и либеральная, но все-таки западно-христианская цивилизация. Хантингтон так до конца жизни и остался западным консервативным утопистом, еще надеявшимся на пересборку и возрождение западной и, в частности, американской идентичности.

Насколько это малореально показывает проект Трампа, захлебнувшийся в вашингтонском болоте, которое тот опрометчиво пообещал осушить. И дело не только в политической, но и, прежде всего, в культурной власти, в аспекте которой консервативный христианский модерн оказался неконкурентоспособен с “современной” племенной архаикой. Главный фильм сегодняшней Америки, который даже на просторах России, особенно среди детской аудитории, бросает вызов нашему “Коловрату” – “Тайна Коко”. По сути – фундаменталистское введение в основы мексиканской культуры, иного цивилизационного типа, геополитически конкурирующего с теми же США за отторгнутые во времена форта Аламо земли.

Для нас подобные “введения” по счастью, пока сравнительно безопасны, но в том-то и состоит риск “современной” массовой культуры – нет ничего проще, чем, вместо веселого трансгуманистического танцпола, оказаться в чужой постсовременности, в тисках чужого фундаментализма и чужой неоархаики. Так же, как, к примеру, множество немцев или британцев, да и известное число русских, оказались внезапно в средневековом Халифате (и некоторым даже понравилось).

По сути единственное спасение от попадания в чужую “современность” – это выращивать и укреплять собственный фундаментализм как достаточно сильный культурный, политический и стилистический магнит, притягивающий искусственно атомизированного человека. Возврат в прошлое, в известном смысле, уже неизбежен, но горе тому, кто вместо своего вернется в чужое прошлое.

Источник

  • >>>в сочетании с ярко выраженным ювенильным фашизмом<<<

    :))))
    Каких уже только "фашизмов" у нас нет! Есть "русский фашизм", "либеральный фашизм", "культурный фашизм", "сталинский", "православный", "монархический"… Вот теперь и "ювенильный", оказывается, есть.
    Бедный добряк и толстяк Бенито! Знал бы – наверное, свернул бы "марш на Рим" и вернулся учителем в школу работать 🙂

    • Egor Holmogorov

      Как раз ювенильный фашизм появился именно при Муссолини. Кому принадлежит Италия? Италия принадлежит нам! И тинейджеры.

      Это конечно пародия. Но очень точная: https://www.youtube.com/watch?v=29Mg6Gfh9Co

      • Значит, я Вас не понял. Вы имеете в виду конкретное историко-политическое явление. Просто немного раздражает современное приклеивание ярлыка “фашизм” к чему ни попадя.

        Да, и нацисты, и фашисты хотели и умели работать с молодежью.