1. Консерватизм и развитие. Является бытующим среди большинства мнение, что консерваторы –это фанатичные приверженцы всего старого, отсталого, отрицатели всякого развития, т.е. ретрограды. Это связано с тем, что само понятие «консерватизм» и движение, именующее себя консервативным, появились как реакция на те ужасные, уничтожающие все традиционные социальные, политические и религиозные институты, революционные события в Европе в эпоху т.н. Просвещения. Данная реакция связана с именами Ривароля, Бональда, Ж. де Местра, Д. Кортеса и др. Они стремились сохранить осколки Средневековья, выраженные как в принципах, так и в исторических формах. Но если отделить консерватизм от его ретроградной формы, то он предстанет в ином свете. Попытка подобного пересмотра теории консерватизма была осуществлена движением консервативной революции. Представители этого движения пытались разрушить предрассудок о том, что верность традициям не сочетается с развитием, с модернизацией, что традиционные ценности мешают, тормозят прогресс. Классик консервативной революции Артур Мёллер Ван ден Брук считал консерватизм не коллекцией древностей, а мастерской. Консерватор, по мнению мыслителя, – это активный творец, а не только охранитель. И, более того, он не только утверждает традиционные ценности, но и создает новые. По словам другого консервативного революционера и традиционалиста Юлиуса Эволы подлинная суть консерватизма «заключается не в искусственном и принудительном продлении жизни тех частных форм, которые существовали в прошлом, но исчерпали свою жизнеспособность и отжили свой век. Для истинного революционного консерватора вопрос состоит в сохранении верности принципам, а не тем учреждениям и институтам прошлого, которые являются лишь частными формами выражения этих принципов, пригодными в конкретное время для конкретной страны». Так, консерватор сохраняет не «внешнее», а «внутренне», не «временное», а «постоянное». Мёллер Ван ден Брук говорил о том, что на стороне консерватора вечность, но можно добавить, что именно поэтому он подчиняет изменчивость и управляет ею. Консерватор не хочет быть объектом становления, а желает жить в истории сознательно, быть ее субъектом. Таким образом, теория консервативной революции примиряет традицию и развитие, утверждая наряду с охранением активное творчество. Это творчество опирается на определенные каноны, вырастает из вечных ценностей, принципов, императивов. Лишь при таком условии возможны органичные и адекватные данному обществу нововведения. 2. Онтология Разговор о консерватизме является бессмысленным, если мы избегаем вопроса о реальности, о бытии. Сама реальность «консервативна». Как это понять? Лучше всего может проиллюстрировать ответ на этот вопрос тантрическая метафизика и онтология. Она утверждает, что Реальность имеет два аспекта: статичный (Шива) и динамичный (Шакти). Первый является трансцендентным бытием, абсолютный покоем и постоянством, само-в-себе-бытие. Второй же – это имманентный аспект реальности, который разворачивается и сворачивается, эволюционирует и инволюционирует, т.е. представляет собой изменение. Он еще называется спанда, «вибрация», или «пульсация» бытия, которая проявляет себя как унмеша («раскрытие» универсума) и нимеша («закрытие»). В чем же «консервативность» реальности? В том, что, несмотря на любое изменение, всегда есть нечто постоянное. Т.е. изменение не абсолютно, не необратимо. Базовые структуры (ноумен, архетип, идея, эссенция) бытия неизменны, изменяется лишь фактическая сторона (феномен, экзистенция). Эти два аспекта можно проследить на разных уровнях реальности, в том числе и в окружающем нас мире. Несмотря на казалось бы необратимое течение времени и непрестанное изменение бытия, о котором говорил, к примеру, Гераклит, имеется постоянство структуры: чередование дня и ночи, смена времен года, однообразные фазы развития живой природы и многое другое. Наверное, лучше даже говорить не о «консервативности» бытия, а о его «консервативно-революционности». Так можно сопоставить главные категории тантризма с некоторыми рядами понятий: «Шива» – постоянство, трансцендентность, неизменность, необусловленность, Традиция, консерватизм; «Шакти» – изменение, имманентность, текучесть, обусловленность, революция. Изменение, таким образом, хотя и коренится в Высшей Реальности, не является абсолютным, реализует себя лишь в универсальном и индивидуальном существовании, метафизика же всегда постоянна. С динамическим аспектом реальности связано понятие времени. Обратимся еще раз к тантрической традиции. В кашмирсом шиваизме говорится о времени (кала), как об одном из элементов (таттва) бытия. Кала входит в пятерку «покровов» (канчука), скрывающих истинную реальность, а также подлинного субъекта. Высшее Бытие неограниченно ничем, в том числе необусловлено и понятием времени, Оно есть акала, т.е. за пределами временной последовательности. Кашмирский шиваизм учит тому, что время – понятие субъективное, воображаемое. Также можно отметить этимологическую связь «кала» и «кали». Известно, что кровожадная богиня Кали (одно из проявлений Шакти) связана с разрушением и диссолюцией универсума, а значит и со смертью. Кали, кроме того, является покровительницей последнего из четырех временных периодов существования, Кали Юги (аналог Железного Векаантичной традиции). Этот период является самым темным, «греховным» и отчужденным от высшей Реальности и предваряет Конец Мира (Finis Mundi), погружение его в недифференцированное состояние, в Хаос. Итак, «кали» переводится как «темная» и оно разделяет с существительным «кала» значение «времени». Кали, таким образом, есть также персонификация времени. Элиаде поясняет связь времени и черноты: «Время черно, поскольку оно иррационально, жестоко, беспощадно, а Кали, как и другие Великие богини, является владычицей Времени, судеб, которые она выковывает и ведет к завершению». Так архаический человек демонизирует время. Временное изменение неотделимо от понятия смерти. Любое изменение подразумевает «убийство», преодоление одного феномена другим, последующим. Поэтому, можно говорить о времени-изменении как о субъекте «феноменального геноцида». Исходя из сказанного, можно выделить ряд семантически связанных между собой понятий: Изменение – Время – Тьма – Смерть. 3. Мифология Традиционные культуры имеют весьма пеструю мифологию, связанную с феномен времени. Можно сказать, что оно является чуть ли не центральной ритуально-мифической темой. Об этом весьма много писал гениальный Мирча Элиаде в таких работах: «Миф о вечном возвращении», «Образы и символы», «Священное и мирское», «Очерки сравнительного религиоведения» и др. Он пишет, что человек Традиции всегда боролся со временем и уничтожал его посредством различных ритуалов. Для него «существование во времени онтологически равнозначно несуществованию, небытию». Вследствие того, что эмпирическое бытие ограниченно во времени, оно именуется иллюзорным в философии Веданты, творением Майи («иллюзии»). Элиаде выделяет два качественно различных времени: Великое Время (Сакральное Время) и профанное время (индивидуальное, хронологическое, историческое). Все, что выше говорилось о времени, имело отношение именно к последнему, это непрерывная и необратимая длительность, «в которую включено наше повседневное и десакрализованное существование». Первое же, по сути, есть не время в собственном смысле слова. Оно не может быть измерено, т.к. лишено длительности. Разрушая, разрывая историческое время человек Традиции возвращался в священное вневременное Время. Сакральное Время – это время мифических, архетипических событий, которые нельзя локализовать во времени, они всегда есть. Наиболее важным таким сакральным событием является космогония, Творение Мира. Именно с ним связано празднование Нового Года, строительство дома, алтаря, любое начинание вообще, а также очистительные и лечебные практики. К примеру, Иерусалимский храм имеет космологический символизм, о котором говорит Иосиф Флавий: три части святилища соответствуют трем космическим областям (двор – Море, здание – Землю, святая святых – Небо); двенадцать отметин на столе – месяцам года; подсвечник на 70 свечей – зодиакальному делению семи планет по 10. Таким образом, воздвигая Храм, осуществляют Творение Мира, а следовательно и воссоздание времени. Мир обновляется и упраздняется история. Брахманическое жертвоприношение означает также новое Сотворение. Сооружение алтаря дублирует космогонию, а сам алтарь есть материализованное время: «Алтарь огня есть год… Ночи – камни его ограды, их 360…, дни – кирпичи, потому что этих кирпичей 360, а в году 360 дней» (Шатапатха брахмана, X, 5, 4, 10). Известной также является месопотамская поэма о Сотворении, Энума элиш («Когда вверху»), где повествуется о битве Мардука и морского чудовища Тиамат и победе бога над Хаосом, после которой осуществляется космогония. Мардук создает мир из разрубленного тела Тиамат, из крови демона Кингу – человека. Ритуально данный миф воспроизводился в церемонии Новый года. Борьба двух групп участников церемонии олицетворяла космическую битву, актуализируя Креацию, переход от Хаоса к Космосу. Кроме того, имела место иерогамия царя и храмовой блудницы, что сопровождалось коллективной оргией. Оргия – олицетворение Хаоса, недифференцированного состояния, в котором растворяется мир, год, время. Так происходило возвращение в Сакральное Время, во время оно, in illo tempore. Первичное состояние, бытие «В Начале» характеризуется также полнотой Силы. Мир, начиная существовать и длиться, дряхлеет, стареет, слабеет. Любая форма изнашивается, таким образом. Чтобы снова набраться сил, она должна умереть, вернуться в бесформенное состояния, в Хаос, в изначальное единство, чтобы потом воспрянуть, как Феникс из пепла. Кроме мифологических сюжетов можно вспомнить и практику йогического делания как средство остановки времени, которая была всесторонне разработана индийской традицией. Йогин посредством психотехники стремиться к «остановке» на различных уровнях: остановка тела (в позах-асанах), остановка дыхания (прана), остановка психических процессов и мысли (читта-врити-ниродха), а в некоторых практиках — остановка семени (бинду) во время соития (майтхуна). Так он становился в высшем смысле «неподвижным». Во всех этих ритуалах явствует совершенно очевидно потребность «архаических обществ в периодическом возрождении путем упразднения времени». Миф и ритуал становится инструментом борьбы с энтропией и всепожирающей историей. Следовательно, посредством повторения архетипических действий, профанные действия обретают реальность, они приобщаются к миру сакральному, который единственно реален. Элиаде резюмирует методологию «убийства» времени: «если не обращать на время никакого внимания, оно не существует, более того, там, где оно становится заметным (из-за грехов человека, когда он отдаляется от архетипа и впадает в длительность), время может быть аннулировано». 4. Антропология Человек – существо, в природе которого заложена жажда реальности, подлинности. Она, в том числе выражается в неудовлетворенности жизнью здесь и сейчас, в ощущении неполноценности существования. Именно этот аспект человеческого существа Элиаде связывал с религиозностью, что побудило его определить человека как homo religiosus. Сущностной характеристикой религиозного является понятие сакрального. Оно, по Элиаде, характеризуется такими сущностными чертами: бытие, смысл, истина. Сакральное, которое, согласно Элиаде, входит в саму структуру сознания, т.е. имманентна антропологии, имеет онтологический, телеологический и гносеологический аспекты. Интересно отметить, что платоновская идея обладает всеми этими характеристиками: она есть подлинное бытие вещи, цель ее существования, и ее истинная сущность. Для нас самой главной чертой сакрального является его вневременность. Сакрализация чего-либо, таким образом, подразумевает приобщение исторических феноменов вневременным архетипам. Выше говорилось об антиисторической позиции архаического человека и человека Традиции, выражающейся в «убийстве» времени, истории, профанного существования. Это позиция обусловливает весь образ жизни человека, она регламентирует все ее аспекты. Примером этому могут служить кодексы запретов и предписаний в еврейской традиции («Шульхан арух», «Мишне Тора»). Благодаря этой регламентации осуществляется сакрализация всей жизни еврея, ее онтологизация. Архаический человек повторяет жесты кого-то другого (к примеру, мифического существа) и благодаря этому повторению непрерывно живет во вневременном настоящем. Он отказывается себя признавать homo historicus. Элиаде пишет о том, что он также не желает признавать ценность «памяти» и событий непривычных, «то есть не имеющих архетипической модели, из которых в действительности и складывается конкретная длительность». Если этот человек не ценит историю, историческую память, исторические события, а главное время (которое не просто не ценит, а считает злом), то значит его антропологическая сущность, подлинный субъект так же является вневременным, как и само Высшее Бытие. Отрицая время и временные события, человек становится Самим Собой. Подлинный человек всегда стремиться вернуться к Самому Себе, к Архетипу, к Бытию, к Богу, что превращает его жизнь в «Вечное возвращение». 5. «Миф» о прогрессе Говоря здесь о «мифе», не подразумевается собственно миф, в сакральном истинном смысле, но в профанном, т.е. как вымысел, нелепость. Почему? Потому что концепция прогресса, так же, как и эволюции, является произвольной, да и весьма недавней. Кроме того, идея прогресса является мифом потому, что она пытается занять (и заняла) в умах такое же важное место, как миф в архаическом обществе. «Идея прогресса есть мощный социальный миф, то есть претендующий на вечность и универсальность архетип общественного сознания, который есть не просто призма, через которую воспринимается мир, а скорее – те установки разума, которые формируют саму структуру действительности этого мира». Тюменский философ А.Л. Анисин видит в этом мифе одну из важных причин кризиса европейской цивилизации (авангардом которой являются США). Он пишет, что если последняя «зашла в глухой тупик, то причины этого лежат, прежде всего, в ее идеологической основе. Идея прогресса – один из конституирующих элементов этой основы». М. Элиаде считает, что теория линейного прогресса начинает уже просматриваться в работах Альберта Великого и Фомы Аквинского и излагается достаточно последовательно в Вечном евангелии Иоахима Флорского (около 1132—1202). Последний делит историю на три этапа, которым покровительствуют «лица» Троицы: Отец, Сын, Святой Дух. Каждый период открывает новое измерение Бога, что обусловливает постепенное совершенствование человечества, вплоть до абсолютной свободы. Далее идея прогресса развивалась Фр. Бэконом и Паскалем. В 17 в. она все больше и больше завоевывает европейское сознание. Уже Лейбниц провозглашает веру в бесконечный прогресс, которая становится «мейнстримом» в 18 вв. Затем была примитивная идея трех стадий О. Конта, родоначальника, такого же примитивного, позитивизма. Так идея прогресса стала самоочевидной. Несмотря на средневековые предтечи, Анисин считает, что данный миф связан прежде всего с «новоевропейским проектом научного познания и покорения мира человеком». Наука, опираясь на обобщение эмпирических данных, обречена на прогресс. Всякое увеличение эмпирической базы – хоть вширь, хоть вглубь – неизбежно приводит к прогрессу научного знания, а расширение эмпирической базы происходит непрерывно и потенциально бесконечно… Вслед за наукой необыкновенное развитие получает и техника, реализующая волю к покорению мира». Ни в какой другой деятельности и познании не возможен подобный прогресс. Следовательно, идея прогресса не может быть универсальной, перенесенной на все уровни бытия (индивидуальный, социальный, культурный, биологический). Но если говорить об этом конкретном прогрессе, можно ли утверждать, что он дает действительно что-то важное? Позволим себе обширную цитату тюменского философа: «по исследованиям европейских социологов женщина в цивилизованных странах, вооруженная всем арсеналом современнейшей бытовой техники, тратит на домашнее хозяйство ровно столько же времени, сколько и женщина из нищего африканского племени. Конечно, хозяйство у африканки меньше по размерам и примитивнее по содержанию, но – напомним – речь шла о высвобождении времени, которое и есть жизнь. Прибавило ли человеку жизни наличие бытовой техники, облегчило ли работу новое поколение офисной техники, или, как было сказано в старой энциклопедии, – «полезность тарантулов состоит в том, что из них приготовляется лекарство, хорошо помогающее от укусов, причиняемых ими же»? Прогресс помогает справляться с трудностями, возникающими вследствие прогресса».Технических прогресс не сделал человека ни более свободным, ни более качественным. Современные средства коммуникации и информационная сеть интернет наполнили жизнь человечества болтовней и мусором, убивая настоящее общение и познание. Автомобили не сделали человека ближе к миру, а все больше абстрагируют его от последнего со своими бешенными скоростями. Кроме того, в мегаполисах они совсем не экономят время. Но самое главное, что, обещая людям счастье и свободу, прогресс все больше и больше делает их рабами всяческих технических новшеств. Можно сказать, что идея прогресса окончательно и необратимо сделала человека историческим существом, традиционный акцент на Неизменное Бытие, Божественную Реальность полностью сместился «сюда», в мир становления, дряхления, а значит в «нереальность» и смерть. Именно поэтому, как заметил Рене Генон, существует глубокое родство между сознанием современных людей и миром, находящимся в постоянном становлении. Эти люди отрицают «всякое подлинное знание, равно как и сам объект такого знания, т.е. трансцендентные и универсальные Принципы». Так появляется релятивизм, который по своей сути противоречив: любое относительное «невозможно без абсолютного, обусловленное – без необходимого, изменяемое – без неизменного, а множественное – без единственного». В рамках такого мировоззрения невозможна никакая борьба со временем, смертью, с Хаосом. Человек здесь полностью оторван от Неизменного. Смысл истории становится имманентным, история замыкается на себе. Марксизм попытался придать времени цикличность, но «лишил историю всякого трансцендентного значения, она становится всего лишь эпифанией классовой борьбы». Историческое событие имеет смысл только в самом своем осуществлении. Как можно пережить все ужасы истории (катастрофы, войны, эпидемии и т.д.), если за ними не видеть никакого надысторического замысла, Божьей кары, признака заката века и т.д.? Благодаря последнему «десятки миллионов людей могли в течение столетий терпеть могучее давление истории, не впадая в отчаяние, не кончая самоубийством и не приходя в состояние духовной иссушенности, которое неразрывно связано с релятивистским или нигилистическим видением истории». Заключение Консерватор, остро переживая модернизационные процессы, пытается ввести снова в оборот такие понятия, как вечность, постоянство, традиция, преемственность, дабы именно они лежали в основе каких-либо политических и социально-экономических проектов. Он против абстрактных, оторванных от жизни теорий, он жаждет услышать Бытие, черпать из него силы для живого и органичного социально-политического, хозяйственного и научно-технического творчества. Именно так, по его мнению, возможно сохранить Человека в этой технократической цивилизации, «оседлать тигра» современного мира. Если говорить о консерватизме как об идеологии, можно сказать, что он направлен на то, чтобы связать личное, социальное, политическое существование с метафизикой, с неизменным Бытием. Это его основанная идея и цель. Он, условно говоря, выполняет назначение функцию традиционного мифа и ритуала в условиях модерна и постмодерна. Он «спасает» человека от «ужаса истории». Либерализм и коммунизм же основаны на мифе о прогрессе, отдавая все в жертву всепожирающим кровожадным челюстям времени. Они не могут дать никакой надежды на «спасение» от этого, т.к. абсолютно имманентны миру становления, профанной истории и профанному времени. Источник
