Как ни странно, несмотря на очевидную важность, вопросы общественных преобразований до сих пор обсуждаются на крайне поверхностном уровне. Одни полагают, что власть в состоянии, но не желает проводить необходимые реформы, для осуществления которых достаточно простой политической воли. Другие уверены, дело – в системных сбоях, то есть положительные перемены возможны только при полном демонтаже существующих неэффективных институтов и создании чего-то принципиально иного. При этом, к сожалению, обмениваясь взаимными упреками, оба лагеря даже не пытаются вникнуть в системную природу того, что они, собственно, собираются менять. Считается, что бессмысленно разбираться в сложных аспектах общественных процессов, в основу которых заложены индивидуальные особенности поведения конкретных людей, которое априори непредсказуемо. Человек не молекула, он уникален и обладает свободной волей. Выводам и подходам точных наук нет места при изучении социальных объектов, а также особенностей приобретения ими новых системных качеств. Это чисто гуманитарная сфера – удел мечтателей и фантазеров. Но тогда реформаторам придется вечно натыкаться на одни и те же грабли из-за отсутствия более-менее непротиворечивой рабочей модели общественного дизайна. Но что интересно, в бизнес-среде, где скорость и качество преобразований зачастую определяют рыночную позицию корпораций на продолжительных временных промежутках, к проблеме управления изменениями относятся значительно серьезнее. Получив огромную популярность, это направление успешно развивается, превратившись в целую индустрию обучающих программ, построенных пока, правда, на чистом популизме, эмоционально и безапелляционно провозглашающем: «Перемены или смерть!», в том смысле, что если кто-то не хочет меняться, то обязательно проиграет в конкурентной борьбе. Вопросы типа – «Зачем?» или «Что потом?» считаются неприличными и недостойными прогрессивного человека. Но как можно проводить изменения, даже не понимая, обратимы они или нет? Ведь в реальной ситуации решение может зависеть от этого самым принципиальным образом. Насколько проще его будет принять, если знать, что в случае неудачи есть возможность все отыграть обратно? А если нет, то лучше крепко подумать. Более того, меняя что-то в системе, необходимо понимать, как это связано с другими важными свойствами. Иначе – неприятные сюрпризы просто неизбежны, превращая реформы вслепую в русскую рулетку. Другими словами, теория управления изменениями не может оперировать исключительно броскими лозунгами, а нуждается в разработке модели структурной изменчивости, описывающей закономерности социального реинжиниринга и позволяющей учитывать риски. При этом очевидно, что для геополитического масштаба важны глобальные смещения, отвечающие трем основным критериям – радикальности (полноты, законченности и чистоты новизны), масштаба (габаритов и глубины отличий) и необратимости (устойчивости новых форм). Их выполнение говорит о свершившемся факте очередной системной трансформации – ключевом и неотъемлемом элементе исторического прогресса, формирующем его стратегическую линию. Остальные события, какими бы яркими и заметными они ни были, не способны определить будущее, играя лишь второстепенную тактическую роль. Бывает, что наблюдаемая безудержная взрывная динамика в отдельных сферах, например, в экономике, сопровождается вековым застоем общественных форм. Взять хотя бы «эталонную» с точки зрения современных представлений о цивилизации американскую систему, которая не претерпела никаких изменений с момента своего образования, являя типичный пример продолжительной системной стагнации. В некоторых штатах за весь период существования даже не менялись законы, чем они очень гордятся, наивно полагая, что достигли системного совершенства, улучшить которое уже практически невозможно. И в этой неспособности к системным трансформациям состоит, наверное, главная слабость и фатальная болезнь Западного Мира, прикрываемая мантрами об исключительности и совершенстве. Утратив способность приобретать новые качества, они для самоуспокоения развлекаются бесконечным самолюбованием и постоянной сменой декораций, которые называют политической жизнью, прикрывая реальную стагнацию. Интересно, что такое состояние атрофии свойств системной изменчивости нисколько не мешает, а, похоже, наоборот, даже способствует развитию любых других социально-личностных аспектов – экономического, культурного, интеллектуального. И это понятно, не задействованная в процессах общественного созидания человеческая энергия направляется на собственное развитие, что затруднено в формате коллективистской (общественно ориентированной) идеологии, носители которой зачастую проигрывают по степени своей яркой индивидуальности, вызывая у оппонентов несколько пренебрежительно-снисходительное отношение. Часто приходится сталкиваться с мнением, что общественная система только для того и нужна, чтобы разносторонне развивать человека, обеспечивать высокий уровень жизни, устраивать его частную жизнь. Но если спроецировать на себя, то это все равно, что посвятить жизнь заботе о своих органах (руках, ногах и т.д.). Такие чудаки, конечно, встречаются, оставляя смешанное впечатление, так как в норме считается – особенно не задумываться о бренном теле, пока, конечно, оно не заболит. Организм должен просто работать. Что-то подобное происходит в общественной системе. Ей нужны рабочие лошадки, нацеленные на кропотливый труд, далеко не всегда творческий, но направленный на создание общественного блага. В этом масштабе частная жизнь и личные интересы теряют значимость. Важен совокупный результат. Поэтому принципиальное значение приобретает вопрос развития внутренних связей и структурной координации в смысле обеспечения максимальной согласованности коллективных взаимодействий. Именно эта способность определяет долгосрочное будущее системы, обеспечивая направленную синергию социальных трансформаций как неотъемлемого элемента цивилизационного движения. Ярким примером такой площадки, ставшей в последнюю историческую эпоху ареной невероятных цивилизационных экспериментов, безусловно, является геополитическое образование, получившее название Русского Мира. Склонность к трансформациям стала ярко проявляться, когда устрашающая угроза недвусмысленно нависла со стороны западных границ. Недавние варвары, получившие подавляющее технологическое превосходство и, соответственно, значительные преимущества в геополитической борьбе в результате разразившейся промышленной революции, выстраивали отношения с иными народами достаточно однобоко – исключительно в форме хищнической и безжалостной колониальной экспансии. Опасность оказалась столь ужасающе реальной, что явилась драйвером целой цепочки мощных общественных трансформаций, очевидно, имевших целью выработать механизмы противостояния резко усилившемуся давлению Запада. Колоссальное технологическое отставание породило градиент изменений такой силы, что консервативные социальные институты не могли угнаться за стремительной динамикой преобразований. Неравномерная динамика выливалась в уродливые формы внутренних искажений, которые обостряли социальные противоречия и ослабляли систему, очевидно, не приспособленную к непримиримому внутреннему противостоянию, а, наоборот, построенную на принципах соборности. Опуская все сложные хитросплетения эпохи вынужденной европеизации, хотелось бы обратиться к трагическому финалу Романовской династии и попытаться несколько по-новому взглянуть на события, явившие миру, наверное, самую неоднозначную и в то же время судьбоносную русскую трансформацию, взорвавшую великую империю (а потом и весь мир) в семнадцатом году прошлого века. Нельзя сказать, что революционный сценарий был заранее предсказуем и кем-то, вообще, всерьез рассматривался. Для фанатиков идеи мировой революции Россия казалась неподъемно консервативной и страшно инертной. Крестьянские общины жили своей жизнью от урожая до урожая, не имея возможности размышлять на такие отвлеченные темы. Самодержавие, заметно укрепившись после событий на Сенатской Площади и, освободив крестьян от крепостного рабства, пребывало в иллюзиях возрождения древней гармонии царя и верного православного народа. Но реальность несколько отличалась от этой красивой конструкции, из которой как-то незаметно выпали две хоть и немногочисленные, но очень значимые социальные прослойки. В первую очередь, это дворянство, лишенное в результате отмены крепостного права экономической базы и быстро разорявшееся. Кроме того, в некоторой социальной изоляции оказалась буржуазия, только недавно образовавшаяся из купечества и лишенная доступа в круг власти предержащих, так как практика продажи титулов по западному образцу еще не прижилась. Обе эти крайне влиятельные социальные группы оказались по-своему ущемлены, одни – экономически, другие – социально, внутренне закипая, не в состоянии разрешить сословный кризис. И как всегда, простые и понятные решения проникли в русское сознание с Запада, не без помощи европеизированной аристократической богемы, в виде либеральной идеи, предполагающей баланс интересов всех слоев общества. Простое очевидное решение – бери и внедряй! Одна помеха – самодержавие. И это при том, что еще свежа была память о бесконечных дворцовых переворотах, которые привели к полной десакрализации образа царственной особы в «просвещенных» кругах. Получилось, что в обществе одновременно культивировались две взаимопротиворечащие концепции. На витрине – византийство – огромный православный народ во главе с солнцеподобным монархом. В то же время все царское окружение, люди, занимавшие ключевые посты и управлявшие всеми финансовыми потоками жили уже совсем другими либеральными ценностями. Они европейцы. Их не устраивает архаичный уклад страны. Им нужны новые возможности, путь к которым – только через перемены по западному образцу. При этом церковь, лишенная института патриаршества, поставленная в определенные административные рамки и тем самым ограниченная в реализации важнейшей функции рупора правды утратила былой авторитет и оказалась уже не способной обеспечивать социальную устойчивость. Сложно кого-то обвинять, но так неблагоприятно и скомкано складывался исторический процесс, требовавший постоянной сверхмобилизации, не оставлявший времени на отдых и внутреннюю стабилизацию. Вынужденные преобразования, вызванные жесткими внешними вызовами, проводимые наспех, без должной подготовки, отличала общая незаконченность и неравномерность форм, в итоге разделившая общество на два непримиримых лагеря, живших в параллельных реальностях с различным образом будущего страны. Если народ пребывал еще в своей первозданной наивной простоте в гармонии с природным ландшафтом, то просвещенная элита уже успела на заимствованной европейской базе создать собственную уникальную культуру и мировоззрение, явно сильно опередившее свое время. Идеи русского космизма, занимавшие умы просветленных европейским знанием интеллектуалов, уносили куда-то в неизведанные просторы вселенной, в манящую бесконечность, к всеобщему безраздельному счастью. А за окном, грубые мужики месили грязь и громко матерились, мешая думать о великом. Социальная пропасть оказалась непреодолимой… Размышления о новой вселенской роли человечества слабо сочетались с ленивой патриархально-медлительной окружающей действительностью, виновником которой был назначен ненавистный царизм – историческое недоразумение, случайно сохранившийся реликт. Самодержавие, находясь в окружении враждебных сил, по сути, было обречено. Этот конфликт крайне ослаблял систему, но внешне слабо проявлялся, поддерживая иллюзию благополучия. Население страны мало интересовалось мировоззренческими разногласиями элит. Рос уровень жизни, что, в принципе, обеспечивало даже в военный период определенную стабильность, на фоне которой февральские события грянули как гром среди ясного неба, оставляя историкам вопрос, как такое, вообще, оказалось возможным? Существуют разные версии. Одни здесь видят происки врагов (англосаксов, масонов и т.д), что не выдерживает критики, так как внешний фактор присутствовал и раньше, чего явно было недостаточно для развала всей имперской конструкции. Многие пеняют на слабость царя, что само по себе может быть и правдой, но вряд ли определило дальнейшие события. Ведь он благополучно правил почти четверть века до того, постоянно являясь объектом насмешек окружения, и ничего. Есть версия цепочки роковых случайностей, которая, наверное, ближе всех к истине, хотя и вступает в определенное противоречие с законом больших чисел, который в таких масштабах исключает любые случайности. И здесь на помощь приходит теория самоорганизации, которая допускает отступления от закона больших чисел, но только на коротких временных промежутках, получивших название кризисов или бифуркаций, когда система испытывает сверхнапряженность, то есть поддерживать прежние формы жизнедеятельности уже не может. В такие моменты от нагрузки слабеют структурные основы, на которых зиждилась системная устойчивость. Любое сколь угодно малозначимое событие может определить последующий сценарий. В самом деле, исторический разворот, ставший полной неожиданностью для современников, по сути, начался с банального мелкого вредительства, спровоцировавшего в относительно благополучном Петрограде (в котором даже карточки не вводили) хлебный бунт. Сложно, на первый взгляд, подобрать хоть сколько-нибудь рациональные объяснения последовавшей цепочке странных «недоразумений», но возникший хаос получает возможность нового концептуального переосмысления в терминах теории самоорганизации как закономерное следствие бифуркационной агонии. Царь, которому в своей долгой практике приходилось сталкиваться с проблемами и посерьезнее, похоже, просто до определенного момента не придавал всем этим «пустякам» особого значения. Но события по законам жанра приняли необратимый характер и стали стремительно развиваться совершенно не вероятным образом. Но если все-таки признать, что одной нелюбви к царю недостаточно для появления критической сверхнапряженности, то придется искать какие-то более существенные и объективные причины кризиса. И они были. Это война, которая добила и без того ослабленную страну, раздираемую внутренними межсословными противоречиями. А непосредственным сигналом, отметившим прохождения определенного рубежа жизни и смерти, скорее всего, явилось достижение критической массы боевых потерь. К тому времени уже полтора миллиона русских солдат не вернулись с этой войны. А это на тот период – порядка пяти процентов всех мужчин активного возраста. Опуская детали, хотелось бы отметить, что последовавшие события полностью вписывается в теоретическую канву постбифуркационного сценария. В результате внутренней конкуренции власть оказалась в руках наиболее организованной политической группировки, которая не обладала ни массовостью, ни серьезной поддержкой в обществе. Да, возможно, какая-то финансовая помощь со стороны иностранных спецслужб имела место быть, но вряд ли она могла оказать решающее влияние сама по себе. Определяющим преимуществом большевистской организации, несмотря на утопию самой идеологической доктрины, оказалась преданная фанатичность, внутренняя дисциплина и беспрекословное подчинение руководящей линии – безусловная заслуга партийных вождей как результат их кропотливой идеологической накачки и кадрового отбора. И это – наверное, главный урок, который преподнес переломный семнадцатый год. Ни популизм, ни власть, ни массовость и даже ни деньги не могут сами по себе определить исход социальных потрясений в периоды крайней общественной волатильности. Лишь только внутренняя синергия является тем критерием, который предоставляет шансы на победу, позволяя формировать новый вектор будущего развития. И эта закономерность имеет универсальный характер, обеспечивая выдвижение наиболее эффективных претендентов (обладающих минимальным уровнем потерь) на доминирующие позиции в любых формах неравновесной материи – от волновых процессов до естественной среды. Кроме того, явно прорисовывается природа великих трансформаций, по всей видимости, тесно связанная с загадочным феноменом большой войны – похоже, единственным действенным инструментом социально-исторического прогресса, способного вывести мощную инертную систему из состояния застойной релаксации через запуск механизма бифуркации. Мгновенный демонтаж базовых структурных связей призван предоставить возможности свежим силам побороться за свои проекты обновления системы. До наступления сверхнапряженности даже при наличии серьезных структурных разломов паутина сетецентрических связей удерживает систему в относительно стабильном состоянии, пока не поступит сигнал «аварийной сигнализации», срабатывающий на большую потерю «крови» (важных жизненных сил системы). В болезненных конвульсиях начинается быстрая реакция запуска автоматических алгоритмов «мутагенеза». Любые другие факторы социальной нестабильности, очень весомые в сознании «маленького человека» – экономические трудности, уровень преступности, безработица, похоже, никак не возбуждают грубые рецепторы гигантской системы, быстро локализующей вспышки недовольства. При этом вопросы жизненного комфорта оставлены на откуп начальства, чей моральный облик напрямую зависит от уровня культурного развития общества, но никак не от работы институтов внутреннего противостояния (балансов и противовесов), которых в центрично-интегрированных системах просто нет. И что самое важное, в таких системах внутренний фактор, вообще, не участвует в механизме создания новых форм, что является краеугольным камнем построения модели структурной изменчивости и означает бессмысленность попыток запуска системных трансформации изнутри. Это совершенно бесперспективное занятие, что нисколько не мешает совершенствовать, улучшать и оптимизировать текущие процессы. Но означает ли это, что можно расслабиться и, вообще, ничего не делать, так как от нас мало что зависит? Конечно, же, нет. В текущей перегретой геополитической обстановке стране, обладающей значительной долей планетарных богатств внешней агрессии ждать долго не придется. Вызовы будут и самые серьезные. Поэтому вопрос моделирования изменений, по большому счету, сводится к кропотливой подготовке к кризисным ситуациям и сценарному анализу. Поучительная история идеологической деградации грандиозных своими масштабами идей русского косимзма и славных порывов красных героев, слившихся в едином экстазе красно-белого синтеза на ниве великих свершений, а также причины столь бесславного вырождения на пути духовного падения будут предложены вниманию уважаемого читателя в следующем выпуске…
