Одним из достаточно распространенных заблуждений современной политологии является недифференцированный анализ внутриэлитной жизни как отдельных стран, так и региональных и глобальных альянсов и ассоциаций. В частности, это касается Евросоюза, в истеблишменте которого в последние годы происходят дезинтеграционные процессы и ведутся весьма серьезные межэлитные войны. Причем эти войны обусловлены не только прагматичными аппаратными и экономическими причинами, но и мировоззренческим диссонансом. Жесткая поляризация и конфронтация в европейских элитах начались практически сразу после победы Запада в «холодной войне». На это был целый ряд причин. Во-первых, исчез «общий враг», и теперь больше не требовался единый альянс против СССР, который был создан еще в 1950 – 1960-х гг. и в который входили правые, либералы, социал-демократы, а по отдельным позициям – даже еврокоммунисты. Это привело к тому, что уже в конце 1980-х гг. начался отказ западных элит от поддержки одиозных правых режимов, которые в одночасье перестали быть «оплотами борьбы с красной угрозой», а превратились в «сомнительные авторитарные правительства», которые при удобном случае были принесены в жертву «прогрессивной общественности» (например, режимы А. Пиночета в Чили, А. Стресснера в Парагвае, П. Боты в ЮАР). Одновременно к числу «неприличных» были отнесены ранее вполне «рукопожатные» радикальные правые политики в странах Запада. Это касается и неонацистов в ФРГ, и неофашистов в Италии, и «ультра-ястребов» в Республиканской партии США. В этом плане примечательной является книга статусного представителя ультра-правого крыла Республиканской партии Пата Бьюкенена «Смерть Запада», в которой он обвинил элиты Европы и Соединенных Штатов в отходе от принципов «здорового консерватизма» и в приверженности принципам «социализма». Во-вторых, изменилась идеологическая и социально-экономическая повестка дня ведущих государств мира. Так, на смену консервативным ценностям (религия, собственность, семья и пр.) приходят приоритеты, с одной стороны, «расширенного» понимания свободы, с другой – социального гедонизма. На такой запрос общества не могли не отреагировать политики Запада, которые постарались подстроиться под указанные тенденции. При этом электорату шли навстречу как левые (социал-демократы, социалисты), так и либерал-демократы. При этом если первые корректировали в соответствии с новыми веяниями свои представления о свободе и правах человека, то вторые оптимизировали свою рыночную платформу за счет привнесения туда левых ценностей (социальные права человека, защита трудящихся в их конфликте с работодателем, обеспечение прав различного рода меньшинств и др.). В-третьих, в начале XXI в. была поставлена под вопрос международная гегемония Запада, и возникли тенденции к утверждению многополярности. Такие трансформации не могли устроить европейские и американские элитные группы, которое предприняли попытку сформировать новую, универсально-привлекательную повестку дня мирового развития. При этом традиционные правые политики (как консерваторы, так и классические либералы) стали уже не партнерами, а обузой, поскольку они не хотели играть по новым, во многом популистским правилам. Так, консерваторы не желали признавать новые веяния в гендерных вопросах и сексуальных отношениях, цеплялись за религиозную догматику, не хотели разрушения традиционной семьи. Что же касается «старых либералов», то они были несовременными в силу своей приверженности идеалам жесткой рыночной конкуренции, а также отрицания вмешательства государства в социально-экономическую сферу. Все это приводит к тому, что возникает неформальный (а в некоторых странах – и формализованный) идейно-политический альянс левоцентристов и либералов, предполагавший диффузию их ценностей. Однако для политического успеха левым либералам необходимо было «задавить» своих консервативных оппонентов. Соответственно, в 2011-2014 гг. с их стороны начинается мощное давление на правых политиков, особенно в Европе, где левые и либеральные ценности еще с XVIII в. пользовались успехом у избирателей. И если ранее альянсу между левыми и либералами мешал «марксизм» первых и «рыночный догматизм» вторых, то теперь их союз оформился на промежуточной леволиберальной основе. Соответственно, такая консолидация дала возможность идеологическим неофитам жестко атаковать консервативных политиков, используя как официальные, так и неофициальные каналы. В последнее время левые либералы проводят активную политику на территории ЕС. В частности, ныне имеет место давление с их стороны на знаковые фигуры в лагере правых. Не щадит леволиберальное лобби даже и ветеранов «борьбы с тоталитаризмом». Так, в начале марта 2013 г. польская прокуратура приняла решение проверить на состав преступления слова экс-президента страны, лауреата нобелевской премии мира Леха Валенсы, чьи публичные высказывания обидели гомосексуалистов. «Меньшинство не должно садиться на голову большинству», а в сейме (парламенте) депутаты нетрадиционной сексуальной ориентации должны сидеть в последнем ряду или вообще «за стеной», заявил Валенса, выступая в телепередаче на одном из местных каналов 1 марта 2013 г. Во многом именно по инициативе левых либералов был совершен также «кадровый переворот» в Ватикане, в результате которого «на пенсию» был отправлен «консерватор» папа Бенедикт XVI. Судя по всему, глава Римско-католической церкви Франциск является более лояльным по отношению к данной части европейской элиты. Вообще следует отметить, что левые либералы придерживаются весьма жестких идеологических позиций. В частности, принципиальными для них являются такие ценности, как политическая демократия в ее либеральном понимании; права и свободы человека; мультикультурализм; толерантность; политкорректность; глобализация; секуляризация и борьба с любыми проявлениями «ретроградных» (традиционных) начал; социально ориентированное государство. Как видно из вышеприведенного перечня приоритетов, базовыми для левых либералов (особенно Европы) являются принципы свободы (иногда в окололибертарианском ключе) и справедливости (в духе общества потребления). При этом леволиберальные элиты весьма настойчивы, а иногда и «принудительны» в распространении своих идеологических воззрений. Нередко их деятельность отличает иррациональная идеологическая ангажированность. Примечательно: они готовы добиваться своих целей практически любыми средствами, зачастую вступая в самые парадоксальные коалиции. Так, например, для свержения «авторитарного» режима Б. Асада в Сирии они активно использовали исламистов-суннитов, мировоззренческие ценности которых были на порядок архаичнее и нелиберальнее по отношению к светскому режиму алавитов. нечто подобное видно и на примере Украины, где европейские левые либералы для свержения власти В. Януковича прибегли к помощи радикалов из «Правого сектора», которые демонстрировали приверженность едва ли не нацистским ценностям. Тем не менее левые либералы обладают отличным чувством политической целесообразности. Именно этим объясняются их специфические политические альянсы. Например, их не особо беспокоит победа исламских экстремистов в Сирии, поскольку, по их мнению, те в любом случае будут слабее команды Асада и в конце концов уступят место более вменяемым силам. Аналогично мыслится левым либералам и политическая картина на Украине. Не меньший прагматизм левые либералы демонстрируют и на геополитическом уровне. Большинство из них являются приверженцами концепций униполярности и единого Запада. Они не верят в европейскую самодостаточность и, в отличие от своих правоконсервативных оппонентов, не стремятся к созданию на базе объединенной Европы альтернативного глобального центра влияния, как того хотели отцы-основатели ЕС. Напротив, они ориентируются на углубленное политическое и экономическое взаимодействие с США как наиболее мощным международным игроком и государством, близким к ним по идейно-ценностным приоритетам. Именно левые либералы являются главными европейскими лоббистами проекта Трансатлантического партнерства, который предполагает «соитие» экономических потенциалов Старого и нового Света. Во внутренней политике левые либералы ведут интенсивную деятельность на гендерном и семейном «фронтах», стремясь преодолеть «консервативное» наследие традиционной ячейки общества и «архаичные» половые стереотипы. Так, в рамках курса на «развитие толерантности» они настойчиво пропагандируют гендерное разнообразие и активно продвигают идею альтернативных сексуальных ориентаций. Взять хотя бы принятый во Франции по инициативе президента-«социалиста» Ф. Олланда в 2013 г. закон о легализации однополых браков. Примечательно, что это было сделано фактически вопреки мнению большинства «традиционных» французов, которые проводили массовые митинги, но так и не добились понимания у левых либералов. Что же касается стран-неофитов Евросоюза, то они в своем большинстве являют собой государства относительно консервативные. Это наглядно продемонстрировало население Хорватии, на референдуме отвергнувшее закон о гей-браках. В то же время евробюрократия и ее «группа поддержки» из леволиберальных партий относят толерантность в отношении секс-меньшинств к ценностям универсальным и единственно верным в XXI столетии. Одновременно леволиберальные элиты отстаивают проект ювенальной юстиции, который фактически ориентирован на то, чтобы с раннего детства оградить ребенка от «вредного» влияния традиционной семьи. Это вызывает неоднозначное отношение общественности, особенно в странах с культом семейных ценностей. В частности, в России у ювенальной юстиции критиков гораздо больше, чем сторонников. Кстати, принудительное насаждение «сверху» таких ценностей нередко вступает в противоречие с одним из главных постулатов классического либерализма – невмешательством государства в «неполитическую сферу». Но, как показывает практика, леволиберальные элиты весьма выборочно относятся к своему историческому наследию. Это касается не только активной государственной политики в семейной и гендерной сферах (особенно в Скандинавии), но и распространения ценностей социального гедонизма. И здесь опять же левые либералы пересматривают свой классический опыт. Традиционная этика капитализма изначально предполагала ставку на протестантскую этику, т.е. эффективный, целеориентированный и продуктивный труд во благо как своей семьи, так и общества. Акцент в этом плане делался на индивидуальной самореализации и обогащении человека, становящегося таким образом «угодным Богу». Однако современные леволиберальные ценности предполагают, с одной стороны, обмирщение человеческой этики, а с другой – фактическое подчинение эффективного и свободного гражданина социальным интересам «усредненного» коллектива. Конечно, в этом есть определенный практический смысл: современная Европа не справляется с социальными перегрузками и вынуждена жертвовать индивидом ради «общего блага». Это позволит на некоторое время снять социальные противоречия, перераспределив прибыль успешных в пользу малоимущих и слабо защищенных. Как пишет А. Симоянов, «социальный либерализм сгенерировал в себе ценности личной свободы, социальной справедливости, демократии, ограниченной частной собственности и регулируемой рыночной экономики, став буферным звеном между социал-демократией и рыночным либерализмом». Особо активно европейские элиты стали сдвигаться «влево» после начала финансово-экономического кризиса 2008–2010 гг. Как пишет Н.В. Загладин, «с началом глобального экономического кризиса ситуация начала меняться в благоприятную для социал-демократии сторону, хотя эффект этих перемен может сказаться не сразу, а в силу ряда причин может и вообще не проявиться. Прежде всего, идеология неоконсервативной (или, как ее порой называют, неолиберальной) ортодоксии начала утрачивать свое влияние. Лидеры многих правоцентристских партий стали выступать за расширение вмешательства государства в экономику, за введение контроля над ранее полностью либерализированной деятельностью ТНК и ТНБ, принятие мер, смягчающих последствия роста безработицы и падения уровня жизни, т.е. за более активную социальную политику». Тем не менее у этой политики есть и серьезные издержки. Во-первых, у наиболее активных граждан ЕС теряется стимул к эффективной и производительной деятельности. Во-вторых, происходит распространение «гедонистических» настроений в европейских обществах, прежде всего в среде молодежи. Отсюда – рост «немотивированной» безработицы: многие европейцы предпочитают скорее «релаксировать» и жить на вполне солидное социальное пособие, чем искать работу. В-третьих, такая политика в перспективе чревата падением производительности труда и качественным ухудшением экономической конъюнктуры в Евросоюзе. Несмотря на яростное сопротивление консерваторов и традиционалистов, в Европе преобладает леволиберальный тренд. Правые силы либо вытесняются на периферию, либо сами начинают заниматься популизмом. Это приведет к тому, что социальные, национальные и культурные перегрузки начнет испытывать не только политика, но и экономика Евросоюза. Шатилов Александр
